При этом внимательные взгляды опытных ветеранов насчитали в рядах врага не меньше полутора тысяч бойцов, но сложившееся положение все равно позволяло смотреть с некоторым оптимизмом в будущее.

Все-таки армия хундингов была сильно измотана многодневным маршем, а заметная часть их воинов, еще и щеголяла сравнительно свежими повязками на ранах. Все-таки стремительный разгром белых соколов дался им не так легко, как могло показаться. Самых покалеченных, естественно, с собой не брали, но если бы они сейчас смогли попасть в Нойхоф, то уже к утру бы большая часть подранков полностью восстановила силы. Именно поэтому командиры хундингов не решились напасть на заметно менее многочисленного противника. Судя по их первоначальной суете, если бы Игорь не решился нападать сам, они могли бы натаскать мусора, и без всякой драки переправится на ту сторону грязевого канала и все-таки укрыться за стенами города. И от этой идеи они, судя по всему, не отказались. Какая-то суета за стеной щитов все еще продолжалась, не смотря на подход осадной армии и обстрел.

В какой-то момент нудная и утомительная перестрелка стала выдыхаться. У хундингов просто не было с собой такого запаса метательных зарядов. Да и у Игоря не было запасено какого-нибудь неимоверного боевого запаса, чтобы до вечера забрасывать неподвижную «фалангу» врагов.

Поэтому его легкая пехота была вынуждена заметно снизить активность, чтобы не остаться и вовсе с пустыми руками. Но стоило, ближе к половине третьего, местному светилу чуть заметнее склонится на запад, как со стороны Озерного форта на сближение с самым слабым, левым флангом вражеского построения пошли остававшиеся в стороне стрелки из младшей дружины.

Три дюжины лучников не могли бы как-то заметно ослабить врага, после прежнего многочасового обстрела, но, как выяснилось, они и не собирались продолжать делать то же самое. Остановившись за несколько шагов до границы ответного обстрела, они выстроились в три разреженные шеренги, и неподвижно замерли, ожидая чего-то известного лишь им.

Не прошло и пары минут, как стоящая на левом фланге полусотня конных дружинников стронулась, медленно набирая разгон, а их место заняла еще один в пятьдесят-шестьдесят всадников. Стоило первому отряду конницы ударить на воинов центральных земель и отступить, чтобы не оставаться на расстоянии ответной атаки, как на них пошел следующий отряд.

Конница принялась долбить пехоту поочередно. И было понятно, что она будет продолжать это делать столько, сколько нужно будет, чтобы все-таки сломить их волю к сопротивлению. При этом стрелять из луков против солнца дружинники центрального полка не могли. По крайней мере, хоть сколько-нибудь успешно. Тут-то и стало понятно, какова была главная причина затягивания обстрела.

Одновременно с двумя этими отрядами, на центр и правый фланг хундингов двинулась почти вся остальная кавалерия. Правда, если вы смотрели голливудские фильмы вроде «Храброго сердца», то стоит уточнить: здешняя конница действовала совсем иначе. Никаких растянутых рядов тяжело бронированных рыцарей с длинными пиками под мышкой, способные более длинным, чем у пехоты оружием, а если не повезет, то и собственным телом проломить строй пехоты. Ничего подобного!

Здешняя кавалерия действовала скорее в стиле нормандских рыцарей Вильгельма Завоевателя, известного до знаменитой битвы при Гастингсе (1066 года), под именем герцога Гильома Бастарда. Они подъезжали к строю пехотинцев, наносили несколько ударов копьем почти такой же длины, как и у их противников, и старались быстрее отъехать в сторону, пока не попали под ответную атаку. На тот момент западноевропейские рыцари просто еще не умели ничего иного. Поэтому для того, чтобы проломить строй нужно было немало настойчивости, и чего греха таить, – удачи.

Часть местных дружинников-фризов уже освоили эту технику. Особенно из тех, кто время от времени воевал в степи, но большинство ею не владели и предпочитали лошадей использовать лишь для передвижения. Даже среди «традиционных» всадников треверов. Их стиль плюс ко всему предполагал удары копьем сверху вниз, совмещать с забрасыванием строя копейщиков дротиками. Именно вблизи, что давало им заметное преимущество, перед находящимися ниже, и чаще всего, хуже защищенными пехотинцами…

После нескольких десятков конных атак, ослабивших, но не сломивших духа обороняющихся, Игорь приказал почти пятистам тяжелым пехотинцам, во главе с Тареном Терпеливым и сегнафом Браном, напасть на правый фланг врага. Городской полк на первый взгляд был все еще вполне крепок, но офицеры Игоря не сомневались, что «изнеженные горожане» все же окажутся послабее остальных.

Центральную часть – собственные силы хундингов, – продолжила атаковать больше половины всей их конницы. Это около двухсот лучших всадников, куда вошел хирд предводителя и один из сводных отрядов родовых дружинников-ополченцев. Но внимание самого Игоря привлек левый фланг хундингов.

Поочередные удары двух неполных полусотен, перемежаемые обстрелом из луков, оказались довольно действенным средством. В какой-то момент Дольф с остававшейся в резерве легкой конницей, чуть ли приплясывающий на своем месте последние полчаса, начал настоятельно советовать ударить всеми силами именно по этому флангу.

Уставший «отсиживаться в тылу» не меньше него Игорь, согласился, приказав двумя сотням алебардщиков оставаться на месте, а последней сотне тяжелой пехоты при поддержке потрепанной, но в целом довольно бодрой легкой пехоты, ударить на ослабленный фланг. При этом возглавить эту атаку он решил сам, не смотря на уговоры бывшего телохранителя доверить эту честь ему.

– Дружище, – успокоил его хевдинг, – если оставшиеся восемь сотен хундингов не устоят на месте, и бросятся в атаку, то тебе предстоит с нашим последним резервом в шесть десятков всадников и алебардщиками, дать возможность тяжелой коннице отступить… а потом – еще и победить, – нервно хохотнул бывший журналист. – Ты же понимаешь, что если они останутся на месте, то боюсь, скоро отступать придется уже нам? Войско начинает уставать…

Через десять минут Игорь во главе очередной атакующей волны несся на левый фланг хундингов.

* * *

К этому моменту многочасовой бой обошелся сторонам сравнительно не большой кровью.

Во внутренних землях Эйдинарда было непринято убивать коней. Здесь их вообще использовали для битвы заметно реже, чем, например, в степи. Поэтому боевых животных под атакующими воинами Игоря убивали скорее вопреки, а не «потому что». Чем дольше шла битва, и чем больше росло ожесточение, тем чаще.

К этому моменту в разных местах у стены щитов были разбросаны не более трех-четырех десятков конских туш. Их хозяева пострадали в силу умения и брони еще меньше. В безвозвратные потери списали лишь семерых всадников и полтора десятка оказались слишком изранены, чтобы продолжать биться. Хундингам постоянные атаки обошлись заметно дороже.

Нанося удары сверху вниз, большей частью в голову или область шеи, конница оставляла на враге намного более опасные раны, и к этому моменту они потеряли около четырех десятков только убитыми. А еще не меньше двенадцати-четырнадцати дюжин раненными. И это речь о тех, кто потерял способность сражаться.

Какое число воинов с обеих сторон сейчас носило застрявшие в теле наконечники стрел или спешно перетягивали более легкие травмы – было не подсчитать. Лучники и легкая пехота Игоря, например, к этому моменту расстреляли изрядную часть от пятидесяти тысяч ехавших в обозе стрел и почти все десять тысяч дротиков…

Оказавшись в непосредственной близости от мест столкновений, Игорь вдохнул такую густую смесь из пыли и крови, что на мгновение даже «потерялся». Он со всей очевидностью осознал, что «по его слову» они здесь действительно режутся «не на жизнь, а на смерть».

«Бог ты мой, неужели это и правда все со мной происходит?!» – искренне удивился бывший журналист, чувствуя, как стремительно потеют руки в боевых перчатках.

Правда, тут же сообразив, что такое самокопание явно не на пользу, он внутренне отмахнулся от несвоевременных метаний, и постарался сосредоточиться на происходящем именно здесь и сейчас, но только сточки зрения командира. Кем он собственно и был.