…Первыми на все эти погодные «новшества» отреагировал, конечно же, гарнизон. Взрослые и не очень мужи, многие из которых успели налить своей и чужой крови с небольшую речушку или как минимум озерцо, принялись всячески ловчить, интригуя в попытках вырвать себе именно ночные смены. Чего только не происходило ради дежурств без изматывающей толкучки на солнцепеке. Хотя днем в Виндфане сейчас стало куда меньше забот, чем еще совсем недавно. От прежнего многолюдства уже дней двадцать, как не осталось и следа. Хотя нет, простите, как раз «следы-то» прежней толкотни остались. И очень-очень заметные «следы»!

Все эти толстые стены, высокие башни. Бетонно-каменный мол, с необычно затейливыми укреплениями, напрочь перегородивший небольшую судоходную речушку. Раньше она беспрепятственно впадала в ближайший приток Восточного Рихаса, как раз у подножия виндфанского холма.

Уж совсем незначительными изменениями можно было посчитать несколько новых жилых острогов на холмах вдоль основного русла. Рассчитанные на две-три семьи, с непременной наблюдательной каланчой и четырьмя башнями по углам. Они, конечно, пока еще отсвечивали свежими затесами бревенчатых стен, но уже надежно присматривали за прилегающим берегом и судоходными водами не меньше чем на два дня пути от крепости.

Что касается растворившегося многолюдства, то стоило Игорю выбраться из нойхофских подземелий, да еще и с головой прежнего правителя, как все об этом узнали практически сразу. Без всякой мобильной или еще какой высокотехнологичной связи. Уже к концу первой недели высокопоставленные подданные прежнего треверского ярла сплошным потоком двинулись в город. Сначала самые мелкие вожди и старейшины ближайших к городу родов, но стоило остальным понять, что Игорь не склонен к необоснованным репрессиям, как на поклон к новому правителю рванули уже вес остальные. В том числе и главы самых влиятельных кланов, служивших опорой прежней власти.

Игорь и правда, всех охотно и ласково принимал, обменивался клятвами, но обязательно предупреждал, что каждый достойный муж⁹⁹ обязан принести клятву сам – лично, иначе он может быть лишен права на землю, ловы или другое имущество, относящееся к территории марки. При этом чтобы избежать непонимания и возможной паники, Игорь не забывал уточнять, что не желает вмешиваться в отношения между членами одного рода, однако все же явится в ближайшее время, чтобы принять всех желающих под свою руку.

Такой шаг с одной стороны, в перспективе, означал подрыв власти родовых старейшин и вождей над сородичами. Исчезала прежняя необходимость в них, как в управляющей прослойке. С другой – успокаивал гарантиями сохранения личной собственности, не смотря на проигрыш в войне. Учитывая шаткость положения родовой верхушки на всей остальной территории марки, кроме бывшего западного анклава, «мыши плакали, кололись, но продолжали есть кактус». И иногда – даже с изрядным энтузиазмом.

Кстати, именно это взаимное признание окончательно делало переселенца с Земли полновластным новым ярлом не только по «праву меча», но и на основании более надежного «общего права». Другие племена от этого все больше теряли возможность вмешаться во внутренние дела треверов. Чтобы окончено перекрыть эту возможность, оставалось лишь привести к покорности еще лишь одну территорию – восточный анклав, с самого начала войны объявивший нейтралитет.

Запад, принял новую власть в первых рядах. Северные и центральные земли были приведены к присяге в течение конца июля – начала августа. Даже с «борцами за кельтские права» все разрешилось довольно просто, хотя после недавнего поражения они и сохранили не меньше семи-восьми сотен воинов и почти все свои замки и крепости.

Хундинги слишком спешили защитить Нойхоф, поэтому не могли по-настоящему воспользоваться плодами своей победы…

В середине июля Игорь привел к землям южан около шестнадцати сотен воинов. Почти половина из них еще совсем недавно считала его врагом. Как минимум – формально, хотя некоторые успели и повоевать тоже. А сейчас – все они вполне дисциплинированно вышагивала под команды его офицеров.

Более четырехсот человек из этой армии были тяжелой пехотой восстановленного городского полка Нойхофа. Правда, теперь их броня и оружие считалось уже не их личной собственностью, и большую часть времени хранилось в казармах городской стражи. Ушлые горожане сообразили сдаться раньше, чем успел понести серьезные потери, при этом нельзя не отметить, что они продолжали сохранять строй даже после поражения в той битве.

Еще примерно столько же легких пращников, копьеметателей и лучников, было набрано именно для этого похода среди «северян» и жителей внутренних округов марки.

Если вычесть горожан и раздерганный клан кондрусов, но прибавить сюда пленников, вкалывавших в Виндфане чуть ли не с официального вмешательства Игоря в борьбу за треверский трон, то получается, почти тысяча воинов марки побывало у него в плену. При всех плюсах бесплатного труда, держать их дальше не было никакой возможности.

Во-первых, чисто физически прокормить такую толпу оказалось очень непросто. Они могли сточить вообще все награбленные и закупленные запасы Игоря. Во-вторых, становилось просто неприлично удерживать их дальше, с учетом факта, что никто из их родственников бунтовать вроде как не собирался, а наоборот – спешил поскорее принести необходимые клятвы.

Поэтому тех, кто успел знатно потрудиться на строительстве Виндфана, распустили без всяких выкупов. Анвар даже щедро снабдил их необходимыми припасами на дорогу.

Четыре с половиной сотни из одиннадцати с половиной попавших в плен после битвы под Нойхофом, заставили заплатить чисто формальный выкуп. Да и то, только потому, что принадлежали-то пленники не только новому ярлу, но и его дружине, а выкупать самому – тут Игорь посчитал, что это будет уже чересчур.

Всем новонабранным добровольцам, было, конечно же, еще рано полностью доверять, но с чего-то же начинать стоило. Они теперь считались вполне обычными лояльными подданными, и небольшая войнушка с общим врагом оказалась очень кстати «для укрепления доверия». Однако не судьба.

Стоило предводителю южан – Гуортигерну Белому Соколу, – рассмотреть своего сводного брата-бастарда живым и здоровым рядом с Игорем, как он тут же заявил, что раз хундинги повержены, теперь нет никаких поводов для ссор. Мол, у него сроду не было каких-нибудь личных амбиций, а потому и он сам, и все его люди с радостью, «вот прямо сейчас готовы без всяких условий признать своим господином великого воина Ингвара Чужеземца». Правда, на переговорах Гуортигерн как раз эти самые «условия» выдвигать принялся. Потом, правда, он пытаться и вовсе бесхитростно подкупить Игоря. Все сводилось к необходимости, чтобы ему все-таки отдали «любимого» сводного брата.

Сидя друг напротив друга меж двух армий, Игорь некоторое время с интересом выслушивал все новые варианты из тех, что должны были закончиться выдачей бастарда. Лишь после того, как раздосадованный неуступчивостью собеседник начал повторяться, он сделал лицо построже и хлопнул ладонью по плоскому камню, служащему столом для переговорщиков.

– Ливэ Гуортигерн, как думаешь, почему имея большое превосходство в силе, я все еще не убил ни тебя, ни твоих близких, не забрал себе имущество твое и твоих сторонников? – выждав некоторое время в тишине, Игорь продолжил, глядя в побледневшее лицо собеседника. – Все просто: это мешает сделать чувство справедливости и забота о моем достоянии.

– Ты не мог бы пояснить мне свои слова, господин? – осторожно уточнил собеседник.

– Все просто: ты не нападал ни на меня, ни на людей, принесших мне клятву. По крайней мере, после того, как они это сделали, – усмехнулся хевдинг. – А значит, между нами нет крови. Да, я помню, что ты все еще богат, но решить этот вопрос мы сможем и без крови… – он ненадолго задумался, и Гуортигерн терпеливо ждал его дальнейших слов. – Не убивать даже ради золота и серебра – это для меня справедливость, – снова улыбнулся Игорь. – Но Треверскую марку считаю своим достоянием, и потому стараюсь делать так, чтобы лучше было не только мне, но и людям живущим здесь.